«Стою, окаянный, стою, Иуда! Сам себя ненавижу!» – думал поживший, да много повидавший солдат. Много повидал он горя на своем веку. Но сердце его сжималось при мысли о том, что свершается дома, что свершается на Святой Руси!
«И пошто эти изверги затеяли все это безобразие? Ведь шутка ли дело сказать, что я тут стою? Охраняю, царскую семью охраняю, самого Царя Батюшку! Ах, нелюди, что ж вы затеяли? Охраняю Царя Батюшку, да ведь не от врагов, а чтоб он не сбежал!»…
А сердце так и рвет, так и рвет!
«Боже мой, не дожила моя матушка до такого позора. Дак если б она только б знала, что я сейчас делаю! Пристыдила б! Нет! Прокляла бы! Сказала бы мне :«Что ж ты, христопродавец, сукин ты сын, удумал такое? Да как же тебе это в башку втемяшилось, гнида продажная!»
«А что я сделать то могу? Я вот думаю, как бы так сделать, чтоб помочь им бежать отселе то? Да не знаю. Рот боишься открыть. Такое смутное время! Ведь своей тени боишься! А если кому сказать то об этом? Да сдадут! Или пристрелят прям тут же, как бешеного пса!»
Тонкий вороватый месяц выглядывал из-за облака. Звезды сияли яркие-яркие.
«Вот в природе, как все красиво устроено. Прям любоваться можно полночи этим месяцем. Но тревожно, ой как тревожно! Ведь самого Царя! Да с детишками! Да что ж мы за люди то такие? Ничего Святого у нас не осталось»…
Солдат плакал. Плакал оттого, что осознавал весь ужас происходящего, оттого что все чему верили и покланялись, оказалось поруганным. А душа болела.
Он вспомнил дом своей матери, вспомнил, как она молилась по вечерам, как про царя она говорила не иначе, как с глубочайшим уважением.
«Господи, Боже милостивый, не дай свершиться великому греху! Богородица, царица небесная, заступница, не дай погибнуть невинным душам! Да деток то, деток их как жалко! Эх, изверги! Не видела еще земля эта более мерзкого греха! Господи заступись! И зачем же я к ним примазался? Мне же, что красные, что белые. Я просто жить хочу. Как раньше, без красных и белых, а при нашем православном царе. Эх, а хорошо мы жили! Кто ж подумать мог, что вот так все обернется?»
И вот такие рассуждения бесконечно роились в голове солдата. Казалось голова его вот-вот лопнет от боли и тяжести, душа стонала, и плакала, и выла, и скрипела от немощи, как ржавое колесо старой телеги.
Солдат знал, что расстреливать их собираются следующей ночью.
Как воры, ночью, без суда и следствия. Не как царей, а как бешеных дворовых собак. Ну как же это?
А вот и та самая ночь пришла.
А я все стою снаружи дома, как бы на стреме, чтоб кто не помешал. Вот они уж все собрались. Все, кто будет, боязно сказать. Сердце ухает, прямо около горла ухает. Страх то какой!» Солдат украдкой крестится! «Ну не посмеют! Не посмеют, изуверы!»
И, выстрел! Один, еще, еще! Выстрелы гулко отзываются в голове! Убили таки! Убииили!
Еще грохот, стук солдатских сапог по деревянному полу.
«Эх, Расеюшка! Что ж ты сделала со своим то царем! Да видал я эту революцию… (Далее последовал трехэтажный солдатский мат человека, который до последнего надеялся, что такого неслыханного по дерзости преступления против Царя, ставленника самого Господа, не произойдет!»
Похоронили, закопали, опять же, как собак бездомных. Без памятников, чтоб никто не знал, где они!
Прошло несколько дней! Красноармейцы, совершившие это, почти не говорили друг с другом, даже не смотрели друг на друга.
Кто-то из них попытался сказать, что «новой власти царь не нужен, угнетатели, мол, они и враги революции». Но его одинокий монолог потонул в молчании.
Тяжело было. Тяжело.
А потом всем им, участником царского расстрела, приказали собраться. Для разговора, якобы.
Да, что обсуждать? Что мы, суки? В душе, каждый из нас это и так знал.
Собрали нас. Отобрали оружие, потом приказали снять сапоги, ремни, часы, портсигары, связали руки за спину, вывели, поставили лицом к стенке сарая.
Понял я, что смерть моя пришла. Не достойная, а собачья. Вот сейчас пулю в затылок, и в общей яме закопают. Аааа!!! И хорошо! «Спасибо, Господи, что так быстро смерть послал! С таким стыдом то, с таким срамом жить невозможно! С радостью смерть приму, как избавление! Видно отмучился!»…
Выстрел! Все! Конец!
Елена Долфин (Борнмут, Великобритания)
***
Предлагаем подумать и проанализировать то, что произошло 100 лет назад.
Почему солдаты, которые давали присягу, стали предателями, чтобы спасти свои жизни, но их все равно убили…
А Николай II стал святым. И не потому, что был отличным семьянином и отвратительным правителем, а потому, что в сложный момент не пошел на поводу разбойников, не стал марионеткой. Он ведь мог попытаться спасти себя и семью, предавая то, чему клялся (страну, православие), но он стал мучеником, а не предателем…
После своего анализа читайте продолжение в статье «А есть ли выбор?».
Опубликовано в рубрике 
Метки: 
